Все началось с того, что немецкий еженедельник Freitag попросил меня написать статью о юбилее ХХ съезда КПСС. В феврале исполнилось полвека знаменитому «секретному докладу», в котором Никита Хрущев разоблачил культ личности Сталина.

Взявшись за работу, я решил предварительно посмотреть в Интернете, что пишут в связи с юбилеем различные издания. И тут сразу же бросилось в глаза: обсуждают не столько Хрущева, сколько Сталина. Даже Нина Хрущева, выступая в американской прессе, в основном не рассказывала про своего деда, а рассуждала о том, почему личность Сталина по-прежнему вызывает у многих в России симпатию.

Либеральные авторы, как и положено, повторили дежурный набор проклятий в адрес тоталитаризма и отметили, что в 1950-е годы десталинизация была проведена непоследовательно и не доведена до логического конца. По умолчанию становится понятно, что в 1990-е годы, напротив, десталинизацию довели до логического конца, причем конец этот сопровождался развалом страны, разорением промышленности и ликвидацией изрядной части социальных завоеваний ХХ века. Не удивительно после этого, что рассуждения об ужасах тоталитаризма в середине 2000-х годов не вызывают даже среди интеллигенции столь же единодушного одобрения, как во времена перестройки.

Интерес, однако, представляют не либеральные публицисты (всегда безупречно предсказуемые), а национально-патриотические писатели, за последнее время размножившиеся чрезвычайно. Выводы их трудов тоже известны заранее, а вот аргументация занимательна.

Вполне закономерно, что одним из первых высказался по вопросу о ХХ съезде Геннадий Зюганов. Ему, как лидеру КПРФ, по должности положено. Все-таки партийный юбилей.

«Ни Зюганов, ни его соратники, тоже поучаствовавшие в общей дискуссии, не опровергали фактов, о которых рассказал Хрущев 50 лет назад» Руководитель партии резко осудил ХХ съезд и его решения, назвал их первым шагом к подрыву советского государства, а Хрущева обвинил в сведении личных счетов со Сталиным. Самое забавное, что ни Зюганов, ни его соратники, тоже поучаствовавшие в общей дискуссии, не опровергали фактов, о которых рассказал Хрущев 50 лет назад. Но их возмущала форма доклада. Как можно было выносить сор из избы? Почему нельзя было проводить десталинизацию постепенно, исподтишка, сваливая вину на второстепенных персонажей? Вдобавок ко всему, возмущался Зюганов, на ХХ съезде Хрущев выступил без предварительного согласования с Центральным Комитетом или хотя бы с Президиумом.

Странным образом, сам Зюганов делает то же самое. Его выступление против итогов ХХ съезда находится в разительном противоречии с документами его собственной партии. Мало того что решения ХХ съезда никто не отменял, КПРФ специально заново обсудила вопрос в 1990-е годы и приняла официальное постановление, подтверждающее выводы, сделанные в 1956 году. И впоследствии каждый раз, когда либеральные журналисты пытались обвинять партию в тоталитарных симпатиях, представители КПРФ уверенно отвечали: мы сами со всем давно разобрались – вот решения ХХ съезда, мы их подтвердили. Железное алиби.

Выходит, если Хрущев волюнтарист и нарушитель устава, то Зюганов грешит тем же вдвойне. В конце концов Хрущев свою позицию подтвердил на XXII съезде, уже со всеми процедурными формальностями. А КПРФ принимала свои решения относительно итогов ХХ съезда уже при Зюганове. Никто, кстати, за язык не тянул, заново поднимать исторические вопросы не принуждал. И помимо процедурных вопросов тут возникают уже моральные: когда же нам, собственно, Зюганов наврал. Тогда, когда подтверждал решения ХХ съезда, или теперь, когда их осуждает?

Проблема Зюганова, впрочем, состоит лишь в том, что, будучи лидером крупной политической партии, он в теории обязан отвечать за свои слова. Будь он просто национал-консервативным публицистом вроде своего бывшего друга Александра Проханова, претензий бы не было. Ну посмотрел сегодня с одной стороны, завтра – с другой. Ну не сошлись немного концы с концами. Ну совсем не сошлись. Так на то она и публицистика, чтобы решать вопросы не логикой, а красиво выраженными эмоциями.

Однако с националистической публицистикой тоже не все в порядке. Читаю я панегирики Сталину и вдруг понимаю, что в сталинские времена за такие панегирики авторам их непременно дали бы срок. А может быть, и расстреляли. И, в сущности, правильно сделали бы...

Ну за что нам хвалят Сталина? За то, что он порвал с большевистским утопизмом. За то, что, в отличие от других коммунистов, понял, что государство важнее идеологии. За то, что сделал Совет министров независимым от контроля партии с ее никчемными программными установками. За то, что боролся против мирового еврейского заговора. За то, что встал в один ряд с великими русскими царями из династии Романовых.

Странным образом в этих панегириках Сталин предстает единомышленником и даже эпигоном Александра Солженицына. Непонятно только, почему сначала первый сажал второго, а потом второй всю жизнь разоблачал первого. Немного напутали, да?

Однако Сталин, как бы к нему ни относиться, все же не был антикоммунистом. Это простой исторический факт. Не был он и большим поклонником Русской православной церкви. С империей Романовых боролся, даже в тюрьме за это сидел. Работал в одном Политбюро с откровенными противниками империи – Лениным и Троцким! И от большевизма никогда не отрекался, и борьбу с революционной заразой никогда своим политическим принципом не объявлял.

На протяжении 1990-х годов на любой вопрос о Сталине и его политике лидеры КПРФ отвечали невнятными отговорками, что, мол, была противоречивая эпоха. Тут возразить нечего – эпоха была (как и любая другая) весьма противоречивая. Но в том-то и состоит проблема, чтобы понять, в чем конкретно состояли противоречия эпохи!

Сталинский режим был по отношению к революции 1917 года тем же, чем был бонапартистский режим по отношению к Франции времен якобинцев. Революцию сменил порядок, установленный в интересах новой бюрократии. Но этот порядок опирался на перемены, произошедшие в обществе. Подавляя демократический импульс революции, уничтожая старые партийные кадры, изменившаяся система продолжала модернизацию страны, сохраняла и даже развивала провозглашенные революцией социальные завоевания. В этом был секрет ее жизнеспособности, того, что система смогла продержаться три с лишним десятилетия после прекращения массовых репрессий.

В современной России принято публично демонстрировать ностальгию по советским временам. Только по чему именно в советской эпохе мы тоскуем? По эффективной системе государственной безопасности или по социальным гарантиям? По ГУЛАГу или по общедоступному образованию, позволявшему подниматься наверх выходцам из низов общества? По большой армии или по большой науке? Понятно, что в прошлом одно было увязано с другим. Но сейчас-то эпоха другая. Что из прошлого мы собираемся взять в будущее?

Современный национализм готов взять в советской системе все самое худшее, реакционное, авторитарное, но решительно и последовательно отвергает все то, что в ней было прогрессивного, передового, демократического. В этом смысле либеральные ниспровергатели советского опыта и националистические воздыхатели по прошлому не так уж сильно друг от друга отличаются.

Что касается лидеров КПРФ с их любовью к русскому самодержавию и официальному православию, то будет глубоко несправедливо называть их сталинистами. По своей идеологии они ближе всего к белогвардейцам и черносотенцам, в лучшем случае к той части монархической эмиграции, которая примирилась с новой властью в конце 1930-х годов, увидев в Сталине нового царя. Им импонировало в режиме Сталина все то, что противостояло революции 1917 года, и отвратительно было то, в чем проявлялась связь с революцией, преемственность по отношению к ней.

Нет, лидеры сегодняшней КПРФ не сталинисты. Для них сталинизм 1930-х годов – чересчур западническая, излишне модернистская, рационалистическая и недопустимо радикальная идеология. Они даже до сталинизма не доросли.