Что значит Интернет! Благодаря ему даже, казалось бы, невозможное становится возможным. Ну разве мог я предположить, что через 58 лет побываю снова в местах, где когда-то начиналась моя трудовая деятельность – в Горно-Бадахшанской автономной области Республики Таджикистан! А вот, поди ж ты, побывал. Правда, виртуально, но все же…

«Ночь дервиша» в долине Шахдара

Недавно в Интернете прочитал статью журналиста и писателя Курбона Аламшоева, которая называется «На Памире прошла "ночь дервиша"». В ней сообщается, что в августе прошлого года в предгорье у селища Бодом Рошткалинского района прошел вечер традиционной музыки и песнопения «Шаги дарвиш» (ночь дервиша). Звуки бубна, рубаба, тара, чанга и танбура не утихали до самого рассвета.

Чем же заинтересовала меня эта статья? Прежде всего тем, что в ней названо селище Бодом. А это же тот самый высокогорный кишлак, где в 1957 году я работал учителем русского языка. Оттуда уходил и в армию. И с тех пор у меня не было никакой связи с этим краем, никакой информации о кишлаке и его людях, которых и сегодня я вспоминаю с большой благодарностью.

Дорога Душанбе - Хорог

А теперь о том, как я попал на Памир и как мне жилось в том самом кишлаке Бодом. После окончания средней школы в 1955 году я поступил в двухгодичный учительский институт в городе Урюпинске Волгоградской области, который в том же году был преобразован в педучилище. Год проучился в Урюпинске, а потом наше педучилище перевели в город Аркадак Саратовской области, где я и окончил его в 1957 году.

По распоряжению Министерства просвещения СССР 60 или 70 выпускников нашего училища были направлены в Таджикистан для преподавания в семилетних школах. В их числе оказался и я. Приезжаем в Сталинабад (ныне Душанбе). В Министерстве просвещения республики нас распределили по областям. Я и еще человек 15 выпускников попали в Горно-Бадахшанскую автономную область. Были в этой группе ребята и девушки. Всех не помню, запомнились лишь Игорь Каверин, Иван Гоценко и Нина Дорошец.

Добраться до центра ГБАО можно было только самолетом, автомобильный пассажирский транспорт туда не ходил, дорога была опасная. Мы прожили в Сталинабаде недели три, потому что в горах была нелетная погода. Летной погоды мы так и не дождались. Стали настаивать, чтобы нас отправили грузовой машиной. В министерстве возражали, не соглашались, не хотели брать на себя ответственность, опасно. Но мы настаивали, приближался учебный год, и нам хотелось скорее попасть к месту своей работы. В конце концов министерство пошло на компромисс.

- Хорошо, - сказал министр, - мы можем вас отправить на Памир грузовым такси, но при условии, что каждый из вас даст расписку о том, что готов ехать машиной добровольно, вопреки запрету. Естественно, все мы с легкостью дали такие расписки. Мы же не знали, что такое горная дорога – это раз. Во-вторых, в молодости никакие опасности не пугают, на все смотришь сквозь розовые очки, с налетом наивности.

В путь мы отправились вечером, ехали всю ночь. Что представляла наша дорога, не видели, было темно. А когда рассвело, когда с нас слетела ночная дрема, мы увидели что-то страшное, пугающее. Над машиной, то есть над нами, нависала каменная громадная скала. Дорога, по которой мы ехали, была сантиметров на двадцать шире размаха колес машины. Практически колесо машины шло над пропастью. И нужна была большая осторожность водителя, чтобы не улететь вместе с машиной в эту бездну. Но я думаю, что страхи были необоснованны, потому что нас вез один из лучших водителей Таджикистана, таджик лет сорока пяти. Жаль, что не запомнил его имени, это был настоящий ас. Я и сегодня вспоминаю этого человека с благодарностью.

Все три дня нашего горного путешествия мы видели вокруг себя высокие горы со снежными вершинами и водопады. И камни, камни, камни… Никакой живой растительности, кроме редких деревьев, умудрившихся уцепиться в щелях камней. Запомнились два водопада, находившихся недалеко друг от друга. Один из них с горячей водой, другой – с холодной. Но самое интересное, что это была не простая вода, а минеральная, лечебная. Водитель даже остановил машину, чтобы мы могли попробовать той и другой воды. Я так думаю, что он таким образом рекламировал свой край, который, несомненно, любил и хотел представить с лучшей стороны.

Город Хорог - центр ГБАО – особого впечатления на нас не произвел. По площади это, скорее, был небольшой рабочий поселок. Только государственные учреждения одноэтажные: облисполком, милиция, школа, театр им. Айни, ресторан «Бадахшан», женское педучилище. И несколько одноэтажных жилых домов для чиновников. Вот и весь город.

Наврузбек

В облоно нас приняли хорошо, распределили по школам области. Мне досталась семилетняя школа им. Вышинского в высокогорном кишлаке Бодом Рошткалинского района. По-моему, это километрах в 15-20 от Хорога. Объяснили, как добраться туда. От Хорога до райцентра, сказали, идет грузовая машина. Она-то и довезет, мол, меня до такого-то местечка, а там меня встретит проводник, который и проводит меня в кишлак Бодом. И вот я остаюсь один в горной долине, которая, если я не ошибаюсь, носит название Шахдары, ожидаю проводника. Появляется молодой горец примерно моего возраста, на достаточно нормальном русском языке объяснят, что он и есть тот проводник, которого я ожидаю. Познакомились. Его зовут Навруз. Несмотря на жаркий августовский день, одет тепло, в ватную фуфайку, на голове - тюбетейка.

Оглядываюсь кругом. Сплошные горы, упирающиеся вершинами в небо, и голубой круг неба над головой. Навруз молча идет впереди, в руках несет какую-то доску. У меня в руках небольшой чемоданчик, практически пустой. Поднимаемся по крутым ступенькам – с камня на камень. Через полчаса я уже задыхаюсь, пот течет с меня ручьем. А мой проводник идет как ни в чем не бывало, легко преодолевая крутой подъем в гору. Мне хочется пить. Я припадаю к горному ручью, бегущему со снеговых вершин. Вода кристально чистая, но холодная, аж зубы ломит. Заметив мою усталость, горец оборачивается, опускает доску рядом, садится.

- Садись, отдохни, - предлагает. – А воду ты не пей, уставать будешь.

Наконец, мы оказались на плоском склоне горы, где кроме камней обозначились и признаки земли и даже какая-то зеленая растительность типа карликовых деревьев. А еще я заметил несколько холмиков из битого камня, напоминающих собой обычную груду камней, внизу которой имеется отверстие.

- Вот мы и пришли, - сообщил Навруз. – Это и есть наш кишлак Бодом.

Было бы неправдой, если бы я сказал, что кишлак Бодом понравился мне при первой встрече с ним. Напротив, мне, выросшему в степной зоне, привыкшему к определенному виду стандартов жилья, сначала все показалось слишком убогим и примитивным. Но это с первого взгляда. Чуть позже, бывая в гостях у памирцев, я убедился, что их ошхана (так называют они свое жилище) довольно практичное изобретение в суровых горных условиях. Кстати, первую свою ночь я провел именно в такой ошхане, куда определил меня Навруз. Я не помню фамилий и имен хозяев той ошханы, но помню их душевную теплую приветливость, которую проявили они ко мне тогда.

На второй день состоялось знакомство со школой и педколлективом. Учителя все – мужчины, директор школы тоже. И только учительница начальных классов – женщина. Все они таджики, памирцы. По-русски разговаривают сносно. Что собой представляла школа? Обычное строение с плоской крышей и в отличие от жилищ с застекленными небольшими окнами. В школе – небольшие сени и две комнаты: учительская и класс. Полы земляные. Но парты в школе самые настоящие. Учащихся в школе человек 15–20, не больше. Старшие (с 5-го по 7-й) классы занимались в первую смену, а начальные – во вторую. Русский язык я преподавал начиная со второго класса.

- А теперь, - сказал директор, - пойдем, я покажу тебе, где ты будешь жить.

И подвел меня к четырехугольной коробке с плоской крышей, размером примерно 3х4 метра. В стене – небольшое оконце.

- Это мы специально сделали квартиру для русского учителя, - с явной гордостью сообщил он.

Открываем деревянную дверь, входим в так называемую квартиру. Пол земляной. Столик небольшой самодельный из досок. И такая же самодельная деревянная кровать. Стульев нет, стены обмазаны глиной. Железная печка-буржуйка с выводом трубы наружу. Ну что ж, я и этому был рад. По крайней мере здесь я буду сам себе хозяин.

Так началась моя педагогическая деятельность. Утром приходил в школу, заходил в класс. Я не знал ни слова по-таджикски, мои ученики не знали ни слова по-русски. Во втором классе было проще, там все начиналось с нуля. Допустим, я брал мел, показывал детям, спрашивал, что это. Они хором отвечали: «бур». Я говорил: «мел». Они хором повторяли за мной: «мел». И так по каждому предмету, по каждой вещи. Тем более что в школе были специальные учебники для каждого класса, где таджикские слова были написаны русскими буквами. И в каждом слове было указано ударение. Значительно сложнее было в 5-7-м классах. Там по программе уже надо было изучать части речи и т.д. А у детей не было совершенно никакой подготовки по русскому языку. Откуда им было знать, если до меня он не преподавался. Как сказал мне директор, я был первым русским учителем в их кишлаке. Но потихоньку дело шло, ребята к учебе относились добросовестно.

С коллегами по работе у меня с первых дней установились самые доверительные, товарищеские отношения. Между нами было полное взаимопонимание во всем. Встречались мы не только в школе, но и в свободное от занятий время. Общение с ними не только помогало мне узнавать обычаи и традиции памирцев, но и было источником пополнения моих знаний по истории Таджикистана. Но главным моим учителем, переводчиком и другом был, конечно, Навруз, или, как уважительно все его называли, Наврузбек. Несмотря на его молодость, он был очень мудрым, достаточно образованным и справедливым человеком. Обладал прекрасным чувством юмора. Рядом с ним нельзя было скучать. Именно Навруз познакомил меня с молодежью кишлака, пригласив на комсомольское собрание. Проходило оно в школе. Пришли человек 8-10 молодежи. Среди них было и две девушки. Что-то там обсуждали по-своему, шутили, смеялись. Одну из девушек помню даже по фамилии – Давлетова. Спрашиваю Навруза: «Обычай ваш не запрещает знакомиться с девушками?»

- Понимаешь, - объяснил он, - я могу тебя познакомить с девушкой, но видеться с ней ты сможешь только днем. После захода солнца нашим девушкам обычай запрещает встречаться с мужчинами или парнями.

У каждого народа есть свои кухонные особенности – свои национальные блюда, процедура приема пищи и т.д. И тут Навруз был для меня незаменимым учителем и переводчиком. Причем делалось это наглядно, в часы приема пищи, когда я бывал гостем Навруза и его родителей, моих соседей. Вот как примерно это выглядело. Все сидят в кругу на одеялах, поджав под себя ноги. В центре круга – большая деревянная чашка. В ней какая-то дымящаяся похлебка. Со мной рядом сидит Навруз, добросовестно выполняя роль переводчика.

- Это блюдо называется «ош». Это примерно то же самое, что у вас, русских, лапша.

В чашке лежит что-то вроде половника. Тоже деревянное изделие. Это, как объяснил Навруз, ложка, по-памирски «чибак». На вопрос, почему только одна ложка, ведь нас здесь несколько человек, Навруз объяснил, что у памирцев такой обычай. Сначала ложку берет хозяин, старший дома. Потом она идет по кругу. А когда с «ошем» было покончено, наступил черед чаепития.

- Ты что будешь – тыр-чой или шир-чой? – спрашивает Навруз.

Прошу объяснить, в чем их суть.

- Тыр-чой – это черный чай, а шир-чой – это вроде вашего какао. Ну и т. д.

С ним мы были соседями, и не было дня или вечера, чтобы мы не встречались, не беседовали на самые разные темы.

Благодаря Наврузу через месяц моей жизни в кишлаке я уже знал всех его жителей. Сам без проводника мог спускаться в долину, чтобы закупить продукты в магазине. Приспособился и к горному климату. А он там резко континентальный. Днем солнышко, тепло, а ночью чуть ли не минусовая температура. И это в августе - сентябре. Но любоваться в горах есть чем. И удивляться есть чему. Например, утром поднимаешься с постели, выходишь на улицу, смотришь вверх – чистое небо. А посмотришь вниз, в ущелье – там плывут облака, а то и дождь идет, стоит туман. Непривычно такое наблюдать, но интересно. Снеговые вершины гор кажутся совсем близкими, с тобою рядом, хотя добраться до них непросто. На что еще обратил внимание в кишлаке Бодом? На то, что ни одной собаки и ни одной кошки там не было. Почему – не знаю, не успел выяснить.

В школе дела шли, скажем так, нормально. Начальные классы уже кое-что освоили. Намечались сдвиги к лучшему и в 5-7-х. Не знаю, как бы сложилась моя дальнейшая жизнь на Памире, но в конце ноября я получил из военкомата повестку о том, что я призываюсь в армию. Дело в том, что я уже имел отсрочку от военной службы, поэтому рассчитывать на новую не приходилось. Такую же повестку получил и Навруз. В кишлаке началась подготовка к отправке новобранцев на военную службу. То есть меня и Навруза. Как-то я узнал, что он собирается отправиться на высокогорное пастбище, чтобы заказать барашка на свои проводы в армию. Я вызвался тоже отправиться вместе с ним. Мне было любопытно взглянуть, что это за пастбища, как они выглядят. Идти нам пришлось часа полтора. Только поднимались уже не по крутым ступенькам, а шли по ровному склону горы, постепенно поднимаясь все выше и выше.

- Мы уже пришли - указал Навруз на каменный шалаш, похожий на ошхану, И действительно, над ним поднимался дымок. Значит, здесь есть люди, догадался я. Согнувшись, ныряем в проем каменного шалаша. Там нас встречает женщина средних лет.

- Это моя мама, - объяснил мне Навруз.

Женщина подает мне руку, я ей - свою. Она целует мою руку, я - ее. Таков обычай на Памире был. Я уже знал об этом. Там мужчины и женщины при приветствии обмениваются рукопожатиями. На своем языке, разумеется, Навруз сообщил маме, что я муаллим и что мы вместе идем служить в армию. Женщина засуетилась, достала только что испеченные пресные лепешки, сливочное масло. Мы не отказывались и с удовольствием позавтракали.

И вот настал день проводов новобранцев в армию. Я уже говорил, что нас было всего двое – я и Навруз. По этому случаю родители Навруза приготовили вкусное мясное блюдо. Что-то вроде шашлыка. Ну а я, понимая, что у горцев нет денег и им не на что купить спиртное, раскошелился и закупил целый ящик питьевого спирта. Водки тогда в магазинах Памира, насколько я помню, вообще не водилось. Только спирт 96-градусный. Наверное, было закуплено бутылок 20, не меньше.

Собрались все близкие и знакомые Навруза, учителя. Пили спирт, закусывали чем бог послал. Веселились, желали нам с Наврузом хорошей службы, просили меня приезжать после армии в кишлак. Я, конечно, не все понимал из того, что говорилось. Но у меня был хороший переводчик – мой друг Навруз, с которым мы понимали друг друга с полуслова.

Дорога в армию была утомительной и долгой. На грузовых машинах, крытых брезентом, в сопровождении работников хорогского военкомата, от Хорога до города Ош, что в Киргизии, мы проехали 730 километров, прошли, по-моему, три перевала горных. От Оша до места назначения ехали уже товарным поездом. Месяца полтора-два в городе Ейске Краснодарского края вместе с Наврузом мы проходили карантин. После этого наши дороги, к сожалению, разошлись. Как сложилась послеармейская жизнь моего памирского друга, к сожалению, не знаю. Не знаю, и как живут сегодня жители кишлака Бодом. А очень хотелось бы знать. С этой целью и пишу, в надежде, что еще есть старожилы в кишлаке, которые помнят тот период, о котором я рассказал. А может, и друг мой Навруз еще живет и здравствует. Вот было бы здорово узнать об этом.